22.09.2018

Очерки о Венесуэле #3: О тех самых словах

Алла Самохина

Примечание: в данной статье после слов "так скажем", в реальности идёт очень сильное бранное ругательство. Если вы не можете понять какое слово или выражение подразумевается, значит вы культурный и интеллигентный человек.

Буэна ку́ка

Начну с забавной но реальной истории, произошедший лет 10 назад на маленьком острове Коче, в двух часах пути от острова Маргарита.

В тот жаркий день в таверне у Хосе было шумно. По случаю деревенского праздника, - а может, это было просто воскресенье, - к Хосе и его жене Хулии пришли гости. Они сидели уже несколько часов, разговаривали и поглощали пиво ящиками. Хулия готовила еду – каким-то особенным образом жарила рыбу под названием ба́грэ - что-то типа морского сома. Единственная женщина среди присутствующих - Хулия - молчала, но всё время слышались женские голоса. Ну, конечно – в числе гостей был Чуито, местный колдун, шаман, который развлекал народ весёлыми историями. Он отлично изображал женщин, их повадки, мимику и говорил на разные женские голоса. Дело в том, что в своих ритуалах венесуэльские шаманы используют трансформацию. Они предоставляют своё тело бесплотным духам, зачастую женским, которые через них говорят, делают предсказания, исцеляют. По сути, шаман в Венесуэле - это пустой сосуд. Он умеет выходить из тела, предоставляя его другим существам, и умеет возвращаться, не заблудившись в астральных туманах. Это происходит обычно во время церемонии, но у Чуито способность преображаться в женщину сохранялась и в повседневной жизни, и он постоянно этим пользовался, рассказывая свои, иногда довольно солёные, байки.

Никто никуда не собирался уходить – венесуэльцы способны сидеть в тавернах сутками, а Хулиа всё готовила и готовила рыбу и тоже никуда не торопилась. Некоторое беспокойство и лёгкий голод испытывал только один гринго, который не так давно поселился на пляже, но за короткое время успел подружиться с местным населением, вплоть до того, что Хосе стал называть его compadre. В Венесуэле этим словом обозначают высшую степень доверия и дружбы.
Наконец, часа через три, Хулиа вынесла на подносе большую рыбу и кукурузные лепёшки (arepas).  Все оживились, зацокали языками и придвинулись к столу. Рыба оказалась волшебной: она истекала соком, таяла во рту и была изумительно прожарена. Арепы ещё дымились и источали божественный аромат.

Желая как-то отблагодарить хозяйку и привлечь внимание к этой единственной реальной женщине на посиделках, где побывали уже сотни мифологических женщин из рассказов Чуито, Борис хотел сказать, что Хулия – отличная повариха. Но дело в том, что испанского языка он не знал вовсе, зато отлично знал английский. За время, проведённое среди испаноязычного населения, Борис сделал наблюдение, что корни многих испанских слов такие же, как у английских, разница только в окончаниях. «Ага, если по-английски повар – это cook, то «повариха» по-испански будет примерно так же, только с окончанием на «-а». Понятно!»

Борис поднялся со своего места и громко на всю таверну сказал, обращаясь к Хулии: «Buena cuca!»
Гости застыли, воцарилось молчание. Лицо Хосе то хмурилось, то каменело. В общем, некоторое время им понадобилось на то, чтобы оценить ситуацию.  А потом они захохотали, похлопывая по плечам незадачливого гринго и приговаривая: «Вuena cuca, buena cuca». То, что Бориса не поколотили сразу – это только благодаря братанию с Хосе. Назвать хозяйку дома в присутствии мужа и гостей «Хорошая (так скажем) женский орган» - это сильное оскорбление. Ну, честь им и хвала - даже в такой ситуации люди догадались, что гринго – они - странноватые и не всегда адекватно выражаются. (Правильно было сказать:  Buena cocinera).

Так что учите язык и не доверяйте чересчур межязыковым аналогам.

О бранных словах и крепких выражениях

О бранных словах и крепких выражениях (groserías o malas palabras) в Венесуэле.

 
Испанский язык богат и этим, хотя, конечно, уступает русскому. Есть коренное отличие русского мата от нецензурных слов в других языках. В принципе, такой жёсткой границы, как в русском, между цензурным и нецензурным,  в других европейских языках нет и в испанском - тоже.

Больше внимания уделяется энергии произношения. Всё зависит от контекста, от ситуации, от степени близости людей. И признание какого-то слова бранным и недопустимым зависит от страны и даже деревни. Поэтому, пока слух не настроился на различении оттенков испанской речи, лучше не употреблять ничего из того, что написано ниже.

С другой стороны, матерные слова потому и называются «крепкими выражениями», что позволяют в наиболее сжатой форме, кратко и точно выразить состояние, отношение или определить качество кого-то или чего-то. Это некий тайный язык, владение которым – искусство. А когда это искусство – это не пошло и не грубо. Это смешно.

Начнём со слова из трёх букв, которое в испанском языке оказалось почему-то женского рода: la verga. Как и в русском, существуют различные его формы и множество выражений.
Помню, как ещё в Москве иностранцы, с которыми я общалась, интересовались русским матом. Слова-то они запомнили, но, как их употреблять, не понимали. Например, чем так скажем «хреново» отличается от так скажем «охренительно», то есть как, посредством изменения приставок и окончаний, смысл слова меняется на противоположный, и «плохое слово» вдруг оказывается выражением чего-то замечательного - так скажем «охренительно»?

Так вот в испанском венесуэльском  оказалось подобное. “Vergatario” – очень хороший, так скажем "охренительный", например - un trabajador vergatario; «vergación» - выражение сильного изумления с положительным оттенком, типа «ни (так скажем) хрена себе!». Отрицательное отношение к чему-либо выражается фразой, типа: este hombre no sirve para una verga (зряшный человек, который (так скажем) на хрен не нужен); то же о предметах, которые нельзя использовать – esta maquina no sirve para una verga, no tengo una verga en el banco - говорят в сердцах. Слово la berga – довольно грубое слово в Венесуэле. Однако с лёгкой руки Чавеса слово vergatario узаконилось, после того, как появилось на плакатах и лозунгах чавистов. Чавес даже выпустил серию мобильных телефонов с таким названием.

 

Менее грубыми считаются женские аналоги, два слова: el coño и la cuca. Фраза - ¡Coño de tu madre! – одна из самых грубых. Заметим, что слово “coño”, обозначающее женский половой орган, мужского рода. У слова cuca есть второе значение – старики так называют традиционную сладость, современное название которой - tunja. И вообще, среди близких людей вполне допустимо употребление этих двух слов с нейтральной интонацией и окраской. Они превращаются в присказку, подобную русскому «блин!».

Следующим на шкале грубости в сторону уменьшения идёт слово el carajo (точно перевести затрудняюсь, что-то плохое). Есть  выражении vete pal (=para el) carajo – в смысле, пошёл ты на (так скажем) хрен. При мягких интонациях это будет означать: пошел ты к чёрту! – вполне прилично.

Следующее слово – joder. Deja de joder, muchacho – прекрати меня доставать, мужик. No me jodas, – хватит надо мной прикалываться. Vete a joder con tu madre - отстань. Здесь в Венесуэле это слово употребляется только среди довольно близких людей, но в отличие от испанского в каких-то других странах, в Венесуэле не имеет значения заниматься сексом.

И только в конце этого неполного списка нецензурных слов находится слово coger, которое вполне литературно, просто обозначает занятие сексом. А матерный глагол того же смысла – singar. Как говорится, тоже самое, но со зверством. Звучит, как проклятье: Anda singar con el negro. Anda que te coja el negro. – Никогда этого не произносите!