30.10.2018

Стихи Мигеля Эрнандеса сыну и лучшему другу

Ирина Саргузина

Ilustración del poema de Miguel Hernández 'Umbrío por la pena'. PABLO AULADELL

Несколько лет назад в Мадриде мы с друзьями слушали пластинки, и кто-то поставил Энрике Моренте, «Homenaje Flamenco a Miguel Hernández». Непрерывный гул разговоров резко оборвался на песне «Nanas de la cebolla»/Луковая Колыбельная, такая же тишина воцарилась, когда Моренте запел «Elegía»/Элегия.

Как признался мой хороший друг – Хавьер, он не может сдержать слез, когда читает «Луковую колыбельную» – тюремный плач безысходности от отца к сыну. У Хавьера подрастает сын, наверное поэтому колыбельная бьет его по живому.

Хотя, дело даже не в личных ассоциациях, не в теме отцов и детей, а в том, что лирика Эрнандеса – честная, пылкая, выстраданная, просто не может не найти искренний отклик у читателя. Рифмы, метафоры, слова – весь этот снежный ком буйства страстей поэта, сбивает с ног и попадает в самое сердце, а потом, если снова перечитывать строки – болит, как открытая рана.

Холодная тюремная камера – это единственная реальность молодого поэта, у которого подрастает сын. Сын, которого он не видит, сын, который вырастет без него, 30 лет заключения– это большой срок.
Прислонившись к холодной стене, он устало открывает долгожданное письмо из дома. Жена пишет, что им нечего есть. Только лук и хлеб. Вырваться бы из тюремной клетки и хоть на мгновение увидеть родных! Тело поэта заперто в четырех стенах, но его голос свободен, он поднимается над решетками и обретает форму колыбельной. Луковой колыбельной.

В ней он сравнивает лук с инеем (escarcha) – так же как иней не может укутать снегом пространство, а только намекает на близость холодов, так и лук не может спасти от голода, он лишь на короткое время помогает забыть о еде.
Он просит сына улыбаться, несмотря ни на что «ríete niño»; «ríete mucho»; «ríete tanto que mi alma al oírte bata el espacio». Поэт просит улыбки сына, как единственный источник сил – «твоя улыбка делает меня свободным, дарит мне крылья, спасает меня от тюрьмы». Понимая в какое время придется жить его ребенку, Мигель призывает сына не просыпаться, быть ребенком, спать мирным сном и не знать, что происходит, подольше оставаться в счастливом неведении.

Nanas de la cebolla

ЛУКОВАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ Перевод Инны Тыняновой

«Элегию» Мигель написал на смерть лучшего друга, compañero del alma – поэта и редактора Рамона Сихé.
Стихотворение-плач о всепоглощающей боли, такой, что больно даже дышать – «Tanto dolor se agrupa en mi costado que por doler me duele hasta el aliento.» И кажется, что нет на свете ничего шире, чем его рана – смерть друга ощущается сильнее, чем своя жизнь – «No hay extensión más grande que mi herida, lloro mi desventura y sus conjuntos y siento más tu muerte que mi vida.»
Стихотворение-злоба, он хочет рыть землю зубами, взрывать ее, вызывать каменные бури, только бы докопаться до любимого друга, поцеловать его и вернуть назад – «En mis manos levanto una tormenta de piedras, rayos y hachas estridentes sedienta de catástrofes y hambrienta. Quiero escarbar la tierra con los dientes, quiero apartar la tierra parte a parte a dentelladas secas y calientes.» Стихотворение-надежда, поэт верит, что снова обретет друга в цветении миндаля, жужжании пчел, запахе цветов. Ведь им так много нужно сказать друг-другу! – «A las aladas almas de las rosas del almendro de nata te requiero, que tenemos que hablar de muchas cosas, compañero del alma, compañero.»

Elegía a Ramón Sijé
(En Orihuela, su pueblo y el mío, se
me ha muerto como del rayo Ramón Sijé,
a quien tanto quería)

Yo quiero ser llorando el hortelano
de la tierra que ocupas y estercolas,
compañero del alma, tan temprano.

Alimentando lluvias, caracolas
y órganos mi dolor sin instrumento,
a las desalentadas amapolas

daré tu corazón por alimento.
Tanto dolor se agrupa en mi costado
que por doler me duele hasta el aliento.

Un manotazo duro, un golpe helado,
un hachazo invisible y homicida,
un empujón brutal te ha derribado.

No hay extensión más grande que mi herida,
lloro mi desventura y sus conjuntos
y siento más tu muerte que mi vida.

Ando sobre rastrojos de difuntos,
y sin calor de nadie y sin consuelo
voy de mi corazón a mis asuntos.

Temprano levantó la muerte el vuelo,
temprano madrugó la madrugada,
temprano estás rodando por el suelo.

No perdono a la muerte enamorada,
no perdono a la vida desatenta,
no perdono a la tierra ni a la nada.

En mis manos levanto una tormenta
de piedras, rayos y hachas estridentes
sedienta de catástrofes y hambrienta.

Quiero escarbar la tierra con los dientes,
quiero apartar la tierra parte a parte
a dentelladas secas y calientes.

Quiero minar la tierra hasta encontrarte
y besarte la noble calavera
y desamordazarte y regresarte.

Volverás a mi huerto y a mi higuera:
por los altos andamios de las flores
pajareará tu alma colmenera

de angelicales ceras y labores.
Volverás al arrullo de las rejas
de los enamorados labradores.

Alegrarás la sombra de mis cejas,
y tu sangre se irá a cada lado
disputando tu novia y las abejas.

Tu corazón, ya terciopelo ajado,
llama a un campo de almendras espumosas
mi avariciosa voz de enamorado.

A las aladas almas de las rosas
del almendro de nata te requiero,
que tenemos que hablar de muchas cosas,
compañero del alma, compañero.

Несколько недель назад мы собрались с литературным клубом, чтобы вспомнить и поговорить о творчестве Мигеля Эрнандеса. Кто-то принес колонку и включил Элегию в исполнении Моренте. Говорить уже не хотелось никому. Потом мы слушали Серрата и просто молчали. Помолчите и вы, послушайте музыку на его стихи, и пускай каждый вспомнит что-то свое, что-то близкое и родное. Таким был и остается Мигель Эрнандес – близким и родным для каждого из нас.